Книга Не только детектив  - Анна и Сергей Литвиновы

Андрюша К. в девяносто четвертом, давно уволившись из «Смены», зачем-то вдруг пожаловал в редакцию. В пьяном виде то ли выпал, то ли выпрыгнул в лестничный пролет с шестого этажа. Судьба его хранила – он весь переломался, но выжил. Долго лечился и восстанавливался. Завязал со спиртным. Пользуясь старыми связями, работал на дому. Несколько раз срывался, лежал под капельницей в Склифе. Наконец однажды развязал по-крупному и умер на собственной кухне, в окружении бутылок. Ему тоже немногим за полтинник перевалило.

Мне порой – нечасто, но все-таки – становится обидно, что апофеоз моей алкогольной молодости пришелся на самые гадкие напитки: водку «андроповку», портвейн «три топора» и «Жигулевское» пиво. И я так и не совершил, вместе со страной, массы гастрономических открытий: не познал вкус текилы… кальвадоса… бурбона… шнапса… Но эта идея быстро проходит, и, сидя на роскошном балконе в собственном доме в ближнем Подмосковье, я начинаю думать, что я все-таки гораздо счастливее, чем все те, кто эти специалитеты отведал.

Даже если эти товарищи пока еще живы и здоровы.

2015

27

Эту историю рассказал мне однажды, крепко подвыпив, один мой приятель, довольно известный русский писатель. Я убрал из нее все повторы и длинноты, свойственные устной речи и известному состоянию, и, избегая стилизации, переписал своими словами – отчасти еще и потому, что стиль автора был чрезвычайно узнаваем даже в устном изложении, а друг мой, протрезвевши, умолял, чтобы я ни в коем случае не связал это происшествие с его добрым, многоуважаемым именем.

В этот случай трудно поверить, но это – истинное происшествие, случившееся со мной в последние дни апреля 2011 года в княжестве Монако, в городе Монте-Карло. Согласитесь, место, подходящее для того, чтобы там происходили всяческие невероятности.

Итак, в те дни, после трудных парижских переговоров с моими европейскими издателями, я решил провести недельку на Лазурном Берегу. Что это такое, думалось мне, ни разу не был на Лазурке. Ай-ай-ай. Пожалуй, даже неприлично на фоне остального российского продвинутого населения, которое почти поголовно в Ницце – Каннах – Монте-Карло поперебывало. В самом деле, как Инстаграм ни откроешь: друг то на красной каннской дорожке позирует, то омара в Монте-Карло приходует, то по Английской набережной шлындарит.

И вот моя дама-агент полетела из Парижа в Первопрестольную, к супругу и малым деткам, а я решил свой аванс, полученный за будущие публикации на французском моих романов, прогулять на Лазурном Берегу.

Человек я не сильно прихотливый, да и сумма, выделенная скаредными французами, признаться, оказалась не слишком впечатляющей, поэтому поселился я в Ницце в апарт-отеле. Апарт означает с крохотной кухонькой и холодильником в номере. По вечерам, возвращаясь в гостиницу, покупал в сетевом супермаркете напротив гостиницы багет, сыр и хамон и завтракал ими в одиночестве. Я не люблю, когда кто-то меня видит за завтраком, и сам ни на кого глазеть не люблю.

Отель я сознательно арендовал далеко от моря. Кончался апрель, для морских ванн было явно рановато, да и не ради них прибыл я в столь благословенные края. А ради чего? – спросите вы меня (если не считать, конечно, довольно пошлого желания отметиться в туристической Мекке). За красотой, отвечу я и вряд ли погрешу против истины. За литературой, добавлю, и это тоже будет правдой, потому что южный берег Франции для меня прежде всего связан с русскими именами – Чехова, Бунина, Герцена, и мне хотелось пройти по их стопам, припасть к их истокам. Еще, как впоследствии оказалось, прибыл я сюда в погоне за приключениями. Точнее, приключения тут сами меня нашли. Но об этом позже.

А пока я наслаждался локальными путешествиями по морским берегам. После снега, который провожал нас в Москве, здесь цвело и источало аромат все на свете. Люди ходили в наброшенных на плечи свитерочках или легких курточках. Море вздыхало. Неподалеку от моего отеля располагалась станция – не главный вокзал города, а так, полустанок, назывался Ницца-Рики. Но электрички оттуда ходили по всем направлениям: направо (если стоять лицом к морю), в Антиб и Канн, и налево, в Вильфранш-сюр-Мер и Монте-Карло. А также в глубь страны, в Грасс и далее.

Для поездки в Грасс я, впрочем, на третий день арендовал машину. Шустрый «Пежо» бодро вознес меня на прованские холмы. Городок был великолепен. Я запарковался в подземной стоянке и нашел информбюро для туристов. Едва я только начал объяснять на английском: мол, здесь жил великий русский писатель и лауреат при-Нобель… – мне шваркнули о прилавок целый ворох материалов, отпечатанных на русском, посвященных Бунину. Местные краеведы исчерпывающе рассказывали обо всех грасских адресах классика.

Я спустился в подвал к машине и задал в навигаторе адрес виллы, где Иван Алексеевич проживал.

Узкая дорога быстро вывела меня из городка и стала карабкаться все выше. Наконец навигатор изрек человеческим голосом: «Вы приехали». На скромной площадке на краю пропасти, рассчитанной аккурат на одну машину, я припарковался. Ни единого авто или человека. Окрестности видны далеко-далеко, включая синеющее на горизонте море. Горный воздух, прохладный и чистый, с наслаждением вливался в легкие.

Заезд на виллу, где некогда жил классик, шел под высоченным углом по дороге, вырубленной в скале, и обрывался глухими дубовыми воротами. Впечатление было такое, что последние лет двадцать ворота ни разу не открывались. Самой виллы видно не было, все вокруг заросло лианами и диким виноградом. Прямо в скалу была вделана мемориальная табличка, тоже весьма потертая дождями и годами: здесь, мол, проживал Иван Бунин, экривиан руссе и при-Нобель.

Больше здесь ничего не показывали. Я еще раз вдохнул чистейший воздух и посмотрел на расстилающуюся подо мной на много миль долину. С высоты птичьего полета виднелись черепичные крыши городков и темные купы садов. Подходящее местечко, подумал я, выбрал для себя классик, с его высокомерием и мизантропией. А впрочем, он имел право. Если уж не леса и перелески родной Орловщины и не заснеженная Мясницкая с розвальнями, то лучше так.

Вернувшись вниз, в Ниццу, я сдал в прокат машину и пошел в кафе «Турино» на площади Гарибальди поужинать (завидуйте мне!) свежими устрицами. Но русский человек, он ведь не может просто наслаждаться дарами моря – как это делали две юные смешливые китаянки и пара брутальных мотоциклистов средних лет (которые немедленно к китаянкам начали клеиться). Лед, в который погружены были устрицы, непременно напомнит русскому другого «лазурного» сидельца, Чехова, и как его тело в этом самом льду для устриц транспортировали для похорон на Родину. Мсье Чехов проживал здесь в отеле «Оазис», неподалеку от вокзала, по нынешней классификации три звезды. Антона Палыча упорно посылали на Лазурку врачи, не ведая еще современных сведений о том, что морской климат чахотку вовсе не лечит, а только вредит. Эх, подумал я, расчувствовавшись от полубутылки белого вина, когда бы смог я путешествовать во времени, первое, что бы сделал, отправился в год эдак девятисотый с грузом современных антибиотиков и пролечил Антона Палыча от туберкулеза. Он мог бы дотянуть и до революции – пятьдесят семь, самый возраст для писателя. Представить его в роли Горького или красного графа, лобзающего руки сатрапу, было совсем невозможно – скорее, гулял бы по ниццким променадам со своим младшим товарищем, Иваном Алексеичем. А может, его нравственный авторитет и голос оказались бы настолько высоки, что никакой революции и вовсе не случилось бы? Ну, это совсем из области фантастики.